Иван Крылов. Избранные басни - Страница 5

И Мишин друг лежать надолго там остался!

ТРИШКИН КАФТАН

     У Тришки на локтях кафтан продрался.
Что долго думать тут? Он за иглу принялся:
     По четверти обрезал рукавов —
И локти заплатил. Кафтан опять готов;
     Лишь на четверть голее руки стали.
          Да что до этого печали?
     Однако же смеется Тришке всяк,
А Тришка говорит: «Так я же не дурак
               И ту беду поправлю:
Длиннее прежнего я рукава наставлю».
          О, Тришка малый не простой!
          Обрезал фалды он и полы,
Наставил рукава, и весел Тришка мой,
          Хоть носит он кафтан такой,
          Которого длиннее и камзолы.

                         —

Таким же образом, видал я, иногда
               Иные господа,
          Запутавши дела, их поправляют;
Посмотришь: в Тришкином кафтане щеголяют.

ДЕМЬЯНОВА УХА

          «Соседушка, мой свет!
          Пожалуйста, покушай». —
«Соседушка, я сыт по горло». – «Нужды нет,
          Еще тарелочку; послушай:
     Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!» —
«Я три тарелки съел». – «И, полно, что за счеты:
          Лишь стало бы охоты,
          А то во здравье: ешь до дна!
          Что за уха! Да как жирна:
Как будто янтарем подернулась она.
          Потешь же, миленький дружочек!
Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек!
Еще хоть ложечку! Да кланяйся, жена!» —
Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку
И не давал ему ни отдыху, ни сроку;
А с Фоки уж давно катился градом пот.
     Однако же еще тарелку он берет:
          Сбирается с последней силой
И очищает всю. «Вот друга я люблю! —
Вскричал Демьян. – Зато уж чванных не терплю.
Ну, скушай же еще тарелочку, мой милой!»
          Тут бедный Фока мой,
Как ни любил уху, но от беды такой,
               Схватя в охапку
               Кушак и шапку,
          Скорей без памяти домой,
     И с той поры к Демьяну ни ногой.

                         —

Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь;
Но если помолчать вовремя не умеешь
     И ближнего ушей ты не жалеешь,
То ведай, что твои и проза и стихи
Тошнее будут всем Демьяновой ухи.

ЗЕРКАЛО И ОБЕЗЬЯНА

Мартышка, в зеркале увидя образ свой,
     Тихохонько Медведя толк ногой:
     «Смотри-ка, – говорит, – кум милый мой!
          Что это там за рожа?
     Какие у нее ужимки и прыжки!
               Я удавилась бы с тоски,
Когда бы на нее хоть чуть была похожа.
          А ведь, признайся, есть
Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:
Я даже их могу по пальцам перечесть». —
     «Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» —
          Ей Мишка отвечал.
Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.

                         —

          Таких примеров много в мире:
Не любит узнавать никто себя в сатире.
          Я даже видел то вчера:
Что Климыч на руку нечист, все это знают;
          Про взятки Климычу читают,
А он украдкою кивает на Петра.

ЗАЯЦ НА ЛОВЛЕ

     Большой собравшися гурьбой,
     Медведя звери изловили;
     На чистом поле задавили —
          И делят меж собой,
          Кто что себе достанет.
А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.
          «Ба, ты, косой, —
Кричат ему, – пожаловал отколе?
     Тебя никто на ловле не видал». —
     «Вот, братцы! – Заяц отвечал. —
Да из лесу-то кто ж, – всё я его пугал
     И к вам поставил прямо в поле
          Сердечного дружка?»
Такое хвастовство хоть слишком было явно,
     Но показалось так забавно,
Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.

КРЕСТЬЯНИН И РАЗБОЙНИК

          Крестьянин, заводясь домком,
Купил на ярмарке подойник да корову
          И с ними сквозь дуброву
Тихонько брел домой проселочным путем,
          Как вдруг Разбойнику попался.
Разбойник Мужика как липку ободрал.
«Помилуй, – всплачется Крестьянин, – я пропал,
               Меня совсем ты доконал!